Читать интересную книгу Притяжения [новеллы] - Дидье Ковеларт

Лифчик висел на оконном шпингалете в библиотеке. Я сел прямо на пол, прижимая его к груди, с облегчением, мне самому до конца непонятным. Враз отпустившее нервное напряжение едва не вылилось слезами. Это было мое вещественное доказательство, мой признак жизни, мой единственный след. Я вдыхал его изо всех сил, но запах мелиссы был сегодня слабее, мне приходилось искать его, то ли в своей памяти, то ли в глубинах ткани… Я судорожно стиснул пальцами чашечки, снова как наяву увидев бородача, ковыляющего по коридору. Вывод напрашивался очевидный, но я тотчас отмел его: нет, это не он, не он играл со мной. Это просто какой-нибудь бродяга-недоумок проявил нездоровый интерес к нижнему белью, носил его из комнаты в комнату, прятал, как собака кость… До меня вдруг дошло, что под это описание подхожу и я сам. Ну и что с того? Да, так и есть, нас двое, мы оба ищем Марину, оба одинаково ее желаем — но с каких пор он приходит сюда? Он ли следил за мной, когда я ходил по дому, его ли присутствие я чувствовал? Тепло на лифчике мне не приснилось вчера, тепло и запах женщины — она только что его сняла, я нашел его первым, в этом я был уверен, он мой…

Тишину вдруг разорвал крик. Кристина вернулась. Я быстро сунул лифчик за какой-то словарь, пулей вылетел из библиотеки, сбежал по лестнице. В отдельной спальне Кристина стояла, бледная, прислонясь к стене, и показывала пальцем на кровати. Наши спальные мешки валялись, скомканные, на полу, кровати были застелены.

— Этьен, это ты?..

Едва я вошел, запах мелиссы, в котором отказал мне сегодня лифчик, ударил в ноздри.

— Ты это сделал?

Я пожал плечами, отводя глаза.

— А что такого, надо же было убрать за собой?

Она подобрала спальные мешки и вышла. Через несколько минут я услышал, как завелась и отъехала машина. Я улыбался, стоя неподвижно в тишине, пропитанной запахом Марины. Она была здесь. Она вернулась — или вовсе не уходила. Это она перепрятала лифчик, изрезала палатку, застелила кровати. Для меня. Чтобы привлечь меня, раздразнить, заставить улыбнуться. Спугнуть Кристину и остаться со мной наедине.

Я позвал ее — дважды.

Мой голос прозвучал странно и не к месту; имя, которое я ей дал, вернулось ко мне несуразным эхом. Если она хотела показаться мне, ей не нужен приказ. Я сконфузился, как в первый день, когда разбил вазу.

Я снова ходил из комнаты в комнату, по всем этажам в поисках Марины, но почему-то чувствовал, что дом отвергает меня. И через некоторое время я понял, что, сам того не сознавая, ищу не ее — бородача. Его образ встал между домом и мной, и я ощущал ту же ревность, ту же кровожадную ярость, как в дискотеке, когда тот тип оттолкнул меня, чтобы потанцевать с моей дочерью.

Я вышел, прошелся по пляжу. Вытащил из песка ржавую железку и забросил ее подальше. Мне было одиноко, зябко и ничего не понятно. Хотелось поговорить, услышать живой голос, поделиться, расспросить о Марине… Одного воображения было уже недостаточно.

И я пошел пешком в деревню.

* * *

По улицам разъезжали джипы. Сновали солдаты, изучали рельеф местности, замеряли, размечали; никто не обращал на них внимания. Женщины вязали, сидя на складных стульях в тени под деревьями, мужчины играли в шары. Они двигались степенно, не произнося ни слова, и даже звук столкнувшихся шаров не вызывал у них никакой видимой реакции. Бросивший отходил, давая место другому игроку, тот долго целился, а после броска сразу пускал следующего, не поинтересовавшись результатом. На всех лицах было одно выражение: смесь усердия и безучастности. Игроки собирали шары, бросали в другой угол. Женщины вязали не пойми что, тоже молча, без увлеченности и без лени. Все выглядели до срока состарившимися и словно на одно лицо. Как статисты в кино. Статисты без съемок, убивающие время. Было одиннадцать часов, воскресный день, а на улицах и не пахло стряпней.

Я вошел в кафе, поздоровался. Никто даже головы не поднял. Это было простенькое бистро с пластмассовой стойкой, зеркалом, рекламой аперитивов прошлого века и черной доской с выдержками из меню; за одним столиком играли в карты. Я забрался на высокий табурет. Чтобы быстрее найти общий язык, заказал местную виноградную водку.

— Нету.

Хозяин смотрел в пустоту, поджав губы. По его решительному тону было понятно, что не запасы кончились — местной продукции нет вовсе. Край без водки, без кухни, без будущего.

— Ну тогда, не знаю… чего-нибудь белого, покрепче… Мне надо взбодриться: шесть километров пешком отмахал, по этой жаре.

Хозяин налил мне. Потом взял стакан, рассмотрел его на свет и принялся вытирать. Я отпил глоток и продолжал, как бы оправдывая свое присутствие:

— Я здесь отдыхаю.

Хозяин разлепил губы, пожал одним плечом: мол, ваше дело. Завязать разговор не получалось. Не мог же я, в самом деле, грохнуть кулаком по стойке и заказать выпивку для всех, как герой вестерна. Я решил уточнить:

— Рядом с виллой «Марина».

Он взял из раковины еще стакан, тщательно вытер. Ставя его на место, встретил мой взгляд и ответил вздохом.

— Да, моя семья тоже так считает. А мне нравится… В ней есть своя прелесть, в этой вилле. Давно она пустует?

Он принялся неторопливо изучать полотенце в поисках пятен.

— А между тем, — не сдавался я, — в ней как будто кто-то живет, правда? Я слышал звуки, шорохи… Может, какие-нибудь бродяги…

Он развернул полотенце к свету, поскреб ногтем чистый с виду уголок. Потом сложил его и пододвинул ко мне блюдечко с чеком. Окончательно растерявшись, я попробовал зайти с другой стороны:

— Надо же, сколько тут солдат, наверно, хорошая выручка.

— Каких солдат?

Он поднял на меня равнодушные, пустые глаза. Я допил стакан и направился к столику, за которым играли в карты. Четверо мужчин по очереди сдавали, открывали, подсчитывали. С таким же сосредоточенно-отсутствующим видом, что и игроки в шары на площади. Я спросил:

— Кто выигрывает?

— Никто, — ответил хозяин у меня за спиной.

Я обернулся к нему. Сложенное полотенце он небрежно бросил в раковину. Мне стало не по себе: уж очень угнетающе действовала эта словно окуклившаяся в своих привычках деревня, без сомнения, обреченная на снос и усиленно делающая вид, будто никто об этом не знает и жизнь продолжается.

Вдруг в дальнем углу раздвинулась занавеска, и под стук бусин вошел, держась за кепку, мой ночной бородач. Звякнул дверной колокольчик. Обомлев от неожиданности, я хотел было кинуться прочь, но меня удержал невозмутимый вид хозяина.

— Вы его знаете? — спросил я бесцветным голосом.

Хозяин посмотрел мне в лицо, и на его дряблом лице впервые появилось подобие улыбки.

— Его-то? Как же, знаю.

— Кто это?

— Это Гай. Так его все здесь зовут. Не бойтесь, он не злой, но немного…

Завершив фразу гримасой, он жестом призвал в свидетели картежников, которые согласно закивали.

— Это не его вина, — сказал тот, что сдавал. — Таким уродился.

— Это точно, — подхватил его сосед. — Говорят, нет деревни без деревенского дурачка.

Атмосфера разрядилась в мгновение ока. Меня посвящали в фольклор. Или просто заговаривали зубы.

— А где он живет?

— То тут, то там, где придется… Что ж делать, коли нет своего крова. Иным-то и есть где жить, а все равно как цыгане…

Это был прозрачный намек на кемпинг. Сколько же таких, вдруг подумалось мне, сколько человек до меня грезили о Марине, наталкивались на Гая, приходили в это кафе и задавали те же вопросы?

Я заплатил за выпивку и спросил, где туалет. Хозяин, поморщившись, указал на занавеску из бусин. Я оказался в тесном коридорчике, в конце которого хлопала от сквозняка дверь. Между велосипедом, составленной мебелью и картинами едва можно было протиснуться. Я зацепился ногой за торшер, кипа справочников опасно зашаталась, я как мог удержал сооружение. И вот тут-то мне на глаза попался портрет. Он был спрятан за какой-то афишей под стеклом, которую я сдвинул с места: на железном листе была изображена молодая девушка в качалке, отбрасывающая на стену вытянутую тень. Эта черно-белая тень была больше ее самой. Девушка мне ни о чем не напоминала — разве что длинные светлые волосы, — но тень я узнал. С этой женщиной я занимался любовью на диване вчера вечером. Волевой подбородок и покорные плечи, щеки в царапинах, остриженные пряди…

Я ошеломленно смотрел на мое видение, воплощенное кем-то другим. Художник не поставил своего имени — только голубь с раскинутыми крыльями в правом нижнем углу служил картине подписью. От стука бусин за спиной я вздрогнул и встретил взгляд хозяина; тот отвел глаза и отпустил занавеску.

Когда я вернулся из туалета, он пил кофе. Игроки открыли карты. Хозяин пододвинул мне сдачу на блюдечке и буркнул:

— Вы его знаете?

— Кого?

— Художника.

При виде моего озадаченного лица он пожал плечами.